— Я думал, что стану здесь перебирать яркие праздничные графин, со всякими там лыжными курортами, тропическими пляжами и альпинистскими лагерями, извиняющимся тоном сказал Кратов. — А получилось что-то вроде копания в затхлой гробнице. Где из каждого угла на тебя таращатся столетние пауки. Да пыльные мумии так и норовят свалиться в твои объятия.
— Ты умеешь очень красиво говорить некрасивые вещи, — заметила Рашида.
— Лучше я буду говорить тебе красивые комплименты.
— Начинай прямо сейчас.
Кратов призадумался. Кажется, он переоценил свои силы.
— Это непросто, — сообщил он. — Слова блекнут перед реальностью. И давай-ка лучше выберемся па свет, а то мы, похоже, заблудились. Куда бы мы не пошли, я всюду вижу перед собой этот левиафаний хребет.
— Так и должно быть, — заверила его Рашида. — Эта была очень большая тварь. Она способна заполнить собой всю Тауматеку. Поэтому ее уложили колечками, как рольмопс. — Она безразлично поглядела на какую-то звериную морду, нарочито неряшливо высеченную из бурого песчаника. — Это что?
— Не знаю, — пожал плечами Кратов. — Откуда мне знать? Все же, кое-что в этой Галактике происходит без моего участия…
Они снова брели по араукариевой аллее, с трудом раздвигая тугие струи горячего воздуха. День перевалил за половину. Скоро жара должна была немного спасть. И где-то в черной бразильской ночи их ждали неутомимые и неизбежные жернова беспрерывного карнавала. С песнями и плясками. С самыми расстроенными гитарами и самыми легкомысленными нарядами. С непременными вином и любовью.
Боязно было даже подумать об этом сейчас.
— Я хочу есть, — объявила Рашида лениво.
— Отними мышку у вон той спальной кошки, — так же размеренно ответил Кратов. Рашида посмотрела.
— Это не мышка, — сообщила она. — И не крыска, если сделать поправку на масштаб… Это пирожок. Надкушенный.
— Пойдем лучше на пляж, — предложил Кратов. — Я буду спать, уткнувшись носом в песок. Ты будешь купаться и флиртовать с мулатами. Это для меня ты всего лишь экзотическая южная красотка. А для них ты — белая славянская женщина, загадочная душа и запретный плод. — Он помолчал, с некоторым напряжением собирая воедино плавящиеся и растекающиеся мысли. — Там и поедим.
Истомившийся метарасист лежал у ног своего чудища, накрыв лицо шляпой. В бессильно откинутой руке была зажата большая бутылка пепси.
— Я все же открою ему глубину его заблуждений, — мрачно сказал Кратов.
— Не смей, — устало обронила Рашида.
Она попыталась задержать Кратова, уцепившись за руку, но промахнулась и в изнеможении села на травку.
Волочь ноги, Кратов приблизился к демонстранту. Откашлялся — реакции не последовало.
— У тоссфенхов нет чешуи, — произнес он как бы между прочим.
Шляпа чуть сдвинулась, открывая печальный мутный глаз.
— Господи, еще один, — сказал метдрасист сиплым голосом.
— Кто — еще один? — не понял Кратов.
— Радетель за истину. — пояснил тот, прилагая усилия, чтобы сесть. — Что вы все ко мне пристали? Не видите, человек хочет спокойно изжариться… буквально полчаса назад явился один странный тип, отрекомендовался доктором наук и потребовал убрать с моего прекрасно изготовленного фантома чешую. С какой это стати я буду лишать его чешуи? Мне она двух бессонных ночей стоила! Я же его собственными руками, как дитя любимое, холил и пестовал, генерировал и отлаживал. В конце концов, я имею право на вымысел! Отнеситесь к этому как к шаржу, как к метафоре, а не как к точной копии! Копиям место в Тауматеке… А теперь еще и вы! — Он пригляделся. На его потном лице вдруг проступило выражение гордой неприступности. — Впрочем, вам извинительно. Вы же оттуда, он ткнул пальцем в добела раскаленные небеса. — Или оттуда, — палец устремился в сторону циклопических стен Тауматеки, — что, в общем, одно и то же. Чужелюб…
Кратов, кряхтя, опустился рядом с ним на землю.
— С чего вы взяли? — спросил он устало.
— В следующий раз, — мстительно произнес мета-расист, отодвигаясь, — когда захотите слиться с толпой, позаботьтесь о гриме. Чтобы закамуфлировать свой зеленый загар. И не забывайте потеть… как все нормальные люди.
— Что значит «наметанный глаз»! — сказала издали Рашида.
— Вы женщина этого человека? — спросил метарасист.
— Правильнее сказать: он мой мужчина.
— Глупо и опрометчиво.
— Это почему же?
— Потому что у вас не будет детей… — Мегарасист обратился к Кратову. Вам уже не так мало лет, любезный. Может быть, у вас есть дети?
— Нет, — покачал головой Кратов несколько обескураженно.
— И не будет. Вы слишком долго были вне Земли, чтобы думать о таких простых вещах, как семья. Вы слишком долго общались с мужиками. Инобытие отбило у вас охоту к продолжению рода, подавило самые естественные ваши инстинкты.
— Ну почему же… — Кратов начинал злиться, потому что понимал: он упустил инициативу в этом идиотском диспуте.
Рашида вдруг залилась обидным смехом.
— Спроси-ка, есть ли у него самого дети! — подначила она.
— Какое это имеет значение? — отмахнулся метарасист.
— Еще и как имеет! Будь у вас дети, вы не валялись бы здесь, как экспонат Тауматеки, не втиснувшийся в экспозицию. Вы бы занимались их воспитанием.
— Благополучие расы важнее…
— Да вы просто болван! — воскликнула Рашида. — Разве можно с вами серьезно спорить? Анастасьсв вас не похвалит… А вот у нас будут дети, — объявила она. — Столько детей, сколько я захочу от этого мужчины. С которым вы никогда и ни в чем не сравнитесь… жалкий импотент.